|
|
|
|
|
|
Интревью радиостанции "МАЯК"
Добрый вечер, здравствуйте, уважаемые радиослушатели. Вы настроили свои
радиоприемники на волну радиостанции "Маяк". Я приветствую всех вас, кто
проведет с нами сегодняшний вечер, вечер в четверг, и "Звездная гостиная".
Сегодня у нас в гостях замечательный гость , которого я его ожидала
уже достаточно давно. Это режиссер, актер Всеволод Николаевич Шиловский.
Здравствуйте, Всеволод Николаевич.
ШИЛОВСКИЙ: Здравствуйте, прелестная Оксана.
Спасибо, спасибо. Я очень рада, что Вы наконец-то посетили радиостанцию
"Маяк", потому что одна из первых наших встреч была посвящена премьере
Вашего фильма, музыкального фильма, чему мы тогда все так радовались, он
назывался "Блуждающие звезды" по Шолому Алейхему. И там было очень много
музыки, и была прекрасная совершенно беседа. Но я, прежде чем задать Вам
самый первый вопрос , попрошу внимания наших слушателей. Потому что
Всеволода Николаевича Шиловского знают все, это я уверена. Я не буду
говорить, что Вы Народный артист, хотя скажу с удовольствием, Народный
артист России, актер, режиссер. И есть еще одна такая диагностика, на
мой взгляд, диагностика - это человек, который навсегда, вот как в свое
время про Вульфа сказали, что он ударен Бабановой, вот он про себя так с
удовольствием, кстати сказать, говорит, что Всеволод Николаевич Шиловский
ударен МХАТ, ударен Московским художественным театром.
ШИЛОВСКИЙ: Старым.
Старым, старым, я подчеркиваю, старым Московским художественным
академическим театром. И о Вашей любови, и о Вашей приязни к великим
мхатовским актерам мы с удовольствием, конечно, поговорим. Я приглашаю
присоединиться к этой беседе всех вас, дорогие друзья, кто слушает нас
сегодня. Телефоны прямого эфира вы, конечно, помните и знаете, но я с
удовольствием напомню: 959-41-90 и 959-41-91. И, Всеволод Николаевич, один
из первых вопросов, как к старшему коллеге, Вы столько лет отдали работе на
радио, что я даже могу попросить у Вас совета. Столько спектаклей Вами были
записаны в этих любимых стенах, в которых мы находимся с Вами и сегодня, на
Пятницкой, 25 и Качалова, 24. Это великие студии, в которых рождалось радио
и искусство звучания художественного слова. Я прошу Вас неких советов.
ШИЛОВСКИЙ: Ну, совет, в общем-то, нельзя давать. Потому что когда Вы сейчас,
Оксаночка, напомнили про Пятницкую, Качалова. Ну, как, это вот был МХАТ и
были вот эти и еще студия записи на Центральном телеграфе, тоже уникальная
студия была. Здесь звучали "Опять 25", потом накануне XXV съезда КПСС
закрыли программу, потому что "опять 25".
Закрыли, по актуальности.
ШИЛОВСКИЙ: Мы очень переживали. И как-то, в общем, и не реанимировали ее. А
фондовые - на телеграфе и на Качалова, то есть это встречи с тогдашними
феноменальными мастерами: Абдулов, Плятт, Цейц, Раневская, наши мхатовские
старики. То есть это, конечно... Выходили мы оттуда как окрыленные, потому
что это импровизация, это шутки все время, это собранность, это ощущение
слова, это ощущение жанра, автора. И потом, конечно, кайф от
радиослушателей, потому что тысячи писем приходили с благодарностью, со
слезами, с восторгом, с надеждой и заявками. Так что это мощнейшее такое
ностальгическое воспоминание.
Ну, я думаю, что эта ностальгия печальна и светла, по крайней мере, я очень
хочу надеяться. Потому что те имена, о которых Вы говорили, безусловно, это
великие имена.
ШИЛОВСКИЙ: Да.
Вам повезло, Вам повезло - Вы работали с этими великими. И сколько бы не
иронизировали, все равно мы все родом из детства, и каждый из нас в свое
время посетил спектакль "Синяя птица" и навсегда...
ШИЛОВСКИЙ: Где 16 лет я котовал, играя кота.
Вы котовали, играя кота, и всегда вот эта фраза навсегда останется в нашем
детстве. И я думаю, что и те маленькие наши слушатели, которые сегодня
пойдут на "Синюю птицу", все равно они выйдут с ощущением спектакля: "мы
длинной вереницей пойдем за Синей птицей". Это, конечно, прекрасный
спектакль, и особенно для тех, кто только начинает приобщаться к искусству
театра. Потому что ну что такое Хлеб? Что такое Сахар? А что такое Кот?
ШИЛОВСКИЙ: Хлеб играл Николай Николаевич Озеров. И он только мне разрешал на
нем кататься. Была сцена ночи, когда кот всех пугает. И у него болели уже
ноги, он уже последний год доигрывал в театре, он говорил: "Ну ладно, Севка,
давай!" И вот под дикий восторг этих вот, потрясающие детские голоса и визг
в зале, я врывался ему на холку, и он, крича во все горло, несся из одной
кулисы в другую. Это был восторг нации, как говорится. Только мне он
позволял это делать.
Скажите, Всеволод Николаевич, ну вот Ваша жизнь как-то, я не знаю, может
быть, это фатально, может быть, это с чем связано, судьбоносна. Она
разделена на две части. Вы об этом пишите в своей книге, которая так и
называется "Две жизни". То есть, одна жизнь для Вас, она осталась там, во
МХАТе, в Московском художественном академическом театре, это Ваше
профессиональное, это Ваше начало как актера, как режиссера, старики
называли Вас "режиссером в подгузниках", потому что Вы в супер-юном возрасте
заставили их играть так, как захотелось Вам. А затем кинематограф. А в
кинематограф, в общем, достаточно для актера, маститого актера, Вы пришли
достаточно поздно, но... Дорогие друзья, я напомню просто несколько фильмов
Всеволода Николаевича Шиловского, это его фильм "Миллион в брачной корзине",
"Избранник судьбы", "Блуждающие фильмы".
ШИЛОВСКИЙ: Это режиссерские.
Да, это режиссерские работы. Я не говорю пока об актерских. А далее вот
несколько фильмов, которые пользовались безумной популярностью, буквально
они с канала на канал передвигаются, и мы смотрим их из месяца в месяц. Это
"Кодекс бесчестия" - вот такое словосочетание, как бы опровергающее друг
друга. "Приговор", "Аферисты" и особенно "Линия смерти". Это фильмы, в
которых очень жестко, очень... Я не хочу, не люблю пользоваться словом
"послеперестроечно", но говорилось именно о тех проблемах, о современных
Робин Гудах, о мафии, о мафиози. И, на мой взгляд, Вы сейчас вот после
"Барханов и его телохранитель", после сериала с Каменской, Вы просто уже
какой-то, можно сказать, что нарицательный: вот если нужен мафиози, позовите
Шиловского, он его сыграет.
ШИЛОВСКИЙ: Вот сейчас, между прочим, Вы коснулись одной темы, которую
говорят мне иногда зрители. Так как я, к счастью моему, пришел действительно
в кино очень зрелым, в 42-го года, и поэтому я доставлял себе роскошь не
повторяться ни в одной роли. И вот, допустим, такая роль как Паша в "Любимой
женщине механика Гаврилова" - это божий одуванчик.
А в "Интердевочке"?
ШИЛОВСКИЙ: А в "Интердевочке" - чудовище, но чудовище, которое я, как
всегда, адвокат своей роли, оправдываю. Понимаете, поэтому он и интересен
зрителю, потому что он многослойный. Или, допустим, Наполеон. Или Кадрус в
"Узнике замка Иф". Вот сейчас, допустим, великолепный режиссер Алла Сурикова
мне предложила замечательную роль в многосерийном сериале одном, который она
сейчас снимает, это, ну как сказать, очень интересный характер. В другом
сериале у Туманишвили я играю генерального прокурора России. В третьем
сериале я играю сумасшедшего, у Краснопольского и Ускова, моих любимых
людей, не только режиссеров, а людей, человеков.
А в "Паганини" Вы сыграли Россини.
ШИЛОВСКИЙ: Россини. Понимаете, вот диапазон. Поэтому мне нравится, честно
говоря, когда вот встречаются зрители и говорят: ради Бога, извините, где я
Вас видел? Я говорю: или в бане, или в ОВИРе, ну где еще? Потом вдруг до них
доходит, говорят: Господи, это Вы? Я говорю: "Да". "Ой, я сейчас только по
глазам узнал". Вот для меня это главная похвала. Потому что быть самим собой
мне скучно, мне нравится вот постигать чужую судьбу, делая ее своей, и тогда
я интересен для зрителя, тогда есть биотоки и с той стороны. И это тогда
запоминается. Ну, у одного режиссера только, вот три диаметрально
противоположных характера: "Военно-полевой роман", "Интердевочка", "Любимая
женщина механика Гаврилова" - это у Петра Ефимовича Тодоровского.
Физиологически три разных человека. И вот тут когда в один вечер (я, правда,
не смотрел, мне рассказывали), что "Барханов" шел и "Интердевочка". И люди
переключали, потому что видели физиологически одного человека и совершенно
противоположного другого. Вот это мое искусство, это мое кредо. И когда мне
попадаются, к счастью, которых я приглашаю, замечательных наших мастеров, я
с ними пытаюсь проделать то же самое. И они, к счастью, по своему таланту
всегда откликаются на это, и получается хороший результат.
Всеволод Николаевич, ну те роли, о которых мы с Вами сегодня поговорили, это удивительные роли
просто по одной простой причине: они экранно занимают, по хронометражу,
очень миниатюрные места. Ну, они миниатюрные, то есть они как бы
эпизодические, я не хочу сказать вот именно эпизоды, но они эпизодические
роли. Но почему-то Вам удается в этом самом эпизоде отыграть как бы судьбу
от начала и до конца.
ШИЛОВСКИЙ: А здесь шлейф, шлейф жизни.
А Вы считаете, вот как режиссер, ведь это же Вы режиссируете сами себя,
получается? То есть, при том, что Вас приглашает, допустим, тот же самый
Петр Ефимович Тодоровский на роль, небольшую роль, но Вы играете судьбу в
этом эпизоде. Вы сами себя в результате режиссируете или подчиняетесь
режиссеру?
ШИЛОВСКИЙ: Как Немирович говорил, "хорошему артисту, чем больше артист, тем
больше ему нужен режиссер". Вот я по этому поводу. Если слабый режиссер,
приходится самому. А вот с Петром Ефимовичем ты от него получаешь такой
заряд, вообще от хороших режиссеров, ты получаешь такой заряд мощный задач,
а мне повезло с ними, просто, это мое везение, счастье, что я попадаю в
руки, они верят не в типаж, а в диапазон артиста Шиловского, это мое
счастье. И тогда я получаю удовольствие от того, что я получаю оттуда и,
естественно, сразу идет от меня к ним. Вот эта вольтова дуга, и получаются
такие результаты.
Всеволод Николаевич, еще один вопрос. Вот возвращаясь к книге "Две жизни".
Вы писали ее уже совершенно сознательно, не так давно она вышла.
ШИЛОВСКИЙ: Оксаночка, я ее не писал. В этом весь ужас. Потому что я
читатель, я не писатель. Вот если меня, ну вот как Яншин говорил в
"Мудреце", когда я репетировал с этими великими мастерами, там есть
потрясающая фраза: Я хочу разговаривать, как я могу, до утра. А как начну
писать, черти что и получается". Вот это я из этой области. Поэтому я
наговорил эту книгу с помощью очень талантливой женщины, редакторы Анны
Евсеевой, которая умела слушать меня. Потому что она услышала мои рассказы
про стариков и сказала: ну как же это, вот с Вами и уйдет что ли все это? Я
говорю: ну, уйдет. И вот эти переговоры шли очень долго, потому что я
сказал, я строчки написать не могу, ну это не для меня, у каждого свое. Она
говорит: а мы послушаем Вас. И вот она умела так слушать, по-несколько
часов, что это мой стиль, мой язык, мои выверты, моя стилистика, то есть это
я, без всяких литературных обработок.
Но я говорила именно о том, что Вы совершенно сознательно назвали эту книгу
"Две жизни".
ШИЛОВСКИЙ: Конечно.
Вы ее сами разделили или это, я даже боюсь говорить, вот две жизни не
бывает, бывает только одна жизнь, а Вы ее, совершенно вот сказали: вот эта
была у меня одна жизнь, она закончилась, и началась совершенно вторая. Это
не страшно самому себе так сказать?
ШИЛОВСКИЙ: Я могу сказать, что это счастье. Это мне повезло. Потому что
когда рухнул МХАТ, мой, мой МХАТ, очень с высокой планкой, то если бы не
возник кинематограф в моей жизни, от которого я осознанно, профессионально
отказывался всю жизнь.
То есть для Вас отказ от кинематографа был абсолютно принципиальным? Был
только МХАТ.
ШИЛОВСКИЙ: Принципиально, от всех. У меня был друг, поклонник мой Илья
Николаевич Киселев, директор "Ленфильма". Когда он меня увидел в
"Коростылеве", а мне 26 лет было, он какими словами говорил, я не буду
говорить, в общем, когда приезжал на сессию в свою коллегию в Госкино, он
привозил мне сценарии и обзывал меня плохими словами, что я не снимаюсь. Я
говорю: Илья Николаевич, я Вас обожаю, давайте дружить, но сниматься я не
буду, у меня есть Художественный театр, есть старики, моя режиссура,
педагогика, мне вполне достаточно. Вот еще и телевидение и радио есть, я
вполне... Я очень хороший кинозритель. И вот когда рухнуло это, и ведь это
боль та, которая до сих пор, в общем, не утихает. И можно называться
Художественным театром, кем угодно, но это же не Художественный театр, это
потом был большой "Современник", сейчас, наверное, будет совсем другой
театр, еще, так сказать, третьей формации. И вдруг, вот это слово "вдруг",
возникло уникальное явление - кинематограф в моей жизни. Я сдался, сдался
осознанно, и меня кинематограф подхватил буквально, не просто в типажность,
я снимался подряд в 10-ти фильмах на "Ленфильме" только, в 10-ти! Я жил в
поездах. У замечательных режиссеров - от Россини до алкоголика "Влюблен по
собственному желанию". Там и "Торпедоносцы", и "Скорость" у молодого артиста
и режиссера Мити Светозарова, замечательного режиссера. И Илья Авербах
"Голос", где я играл оператора, вообще мне так повезло, Менакер, где я
сыграл Россини, то есть это грандиозные режиссеры. А "Апелляция", где
Тихонов, Всеволод Васильевич Санаев и я - три главных роли, уникальный
фильм, который, к сожалению, вышел прямо вот в створку времени и провалился.
Очень сильный фильм и очень сильные там работы, у меня замечательная там
роль была, которую я очень любил - секретарь райкома Пастухов. И вот мои
партнеры - это божественные партнеры. А потом один из них был уже занят у
меня - Вячеслав Тихонов. Это громадный мастер, который так вылепил роль свою
в "Кодексе бесчестия", что это можно было только просто гордиться,
совершенно с неожиданной стороны. То есть я делал то, что делали со мной
старики МХАТа.
То есть кинематограф в определенном смысле Вас спас?
ШИЛОВСКИЙ: Конечно.
От краха внутренних иллюзий и от всего.
ШИЛОВСКИЙ: Да. Ну, снять шесть подряд фильмов! Это ведь, не прося ни копейки
у государства, то есть это уникальная вещь. Люди давали деньги - два
двухсерийных и последний фильм "Приговор" впервые снят целиком в Америке.
Дорогие друзья, мы продолжим беседу с Всеволодом Николаевичем Шиловский
через несколько минут после информационного выпуска "Маяка". Оставайтесь с
нами в "Звездной гостиной".
СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер.
ШИЛОВСКИЙ: Добрый вечер.
СЛУШАТЕЛЬ: Я хотела спросить Всеволода Николаевича, я большая поклонница его
таланта, задать несколько вопросов, если можно. Значит, первый. Какие роли
ему ближе - роли современников или роли классического репертуара? Второй
вопрос - это вот почему, такой немножко традиционный вопрос, почему так
многие актеры идут в режиссуру? И третий, если возможно, вопрос, это как он
относится к такой тенденции, вот очень часто бывает, так называемое
осовременивание классического репертуара, это и в кинематографе, и в театре
бывает. Вот все мои вопросы.
ШИЛОВСКИЙ: Как Вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ: Анна Сергеевна.
ШИЛОВСКИЙ: Анна Сергеевна, то есть, Вы знаете, потрясающие вопросы. Первый
вопрос?
Роли - что ближе, классические или современные?
ШИЛОВСКИЙ: Вы знаете, никакой разницы. Если интересная роль, со шлейфом
жизненным, и классические - будь то Россини, или Кадрус, или, допустим,
адмирал Жуков в "Подвиге Одессы", или Наполеон в "Избраннике судьбы", или
алкоголик "Влюблен по собственному желанию", если ты вкладываешь в них себя,
они тебе так же вот дороги, как дети, понимаете? Абсолютно, абсолютно
идентичные по своему восприятию.
Второй вопрос: отчего актеры занимаются режиссурой?
ШИЛОВСКИЙ: Да. Вы знаете, я не знаю, почему актеры идут в режиссеры. Потому
что я начал режиссурой заниматься, когда меня пригласили сразу же после
окончания школы-студии, чего-то они увидели там, на педагогическую
деятельность в школу-студию МХАТ. И я там уже начал ставить со студентами, и
первый мой спектакль был "Медея", который увидел Виктор Яковлевич Станицын,
ну это действительно великий художник и актер, и режиссер, любимый ученик
Станиславского и Немировича, он сказал: юное дарование, поди-ка сюда, будешь
работать со мной. И вот он мне дал крылья. Обычно сидят ассистенты годами за
спиной мастера. На первых трех репетициях я посидел, спектакль "Единственный
свидетель", на сцене Степанова, Чернов, Муравьев - потрясающие актеры. И
вдруг он говорит: юное дарование, ты долго будешь за спиной-то сидеть? Я
говорю: Виктор Яковлевич, ну как же это? - Ничего, я сейчас кофейку пойду
попью, а ты вот разбери-ка эту сценочку, деточка моя, чего так сидеть-то,
полоскаться? И ушел.
Со звездами.
ШИЛОВСКИЙ: У меня ножки так ватные стали, я начал чего-то бормотать, там
строить сцену, большую сцену. Он через часа полтора приходит и говорит: ну,
давайте посмотрим, чего там получилось-то? Они ему прогнали все. И он так
через паузу сказал: черт его знает, что. Я хотел так построить, а юное
дарование меня перебило. Значит, эту сцену пропускаем и идем дальше. Через
пять минут весь МХАТ знал, что сцену целую Шиловский построил, хотя это был
чисто педагогический, так сказать, ход. Но это уже крылья. А уж когда
"Мудреце", через три репетиции его рванул глубокий, мощный инфаркт - я
думал, ну, так сказать... А там се старики были: и Тарасова, и Мосальский, и
Прудкин, Яншин, Комиссаров, Зуева, Стриженов, Пилявская - то есть мощнейший
состав. И вдруг меня вызывает директор, я приезжаю, меня вводят в любимую
студию Немировича, и вот Виктора Яковлевича Станицына, моего учителя. Сидят
все полукругом, эти великие. А я говорю: а я-то при чем? - Садись, понимаешь
ли, - сказал директор. Я сел. Он залез в карман, вытащил письмо и прочитал:
"Дорогие мои, смею вас называть так, потому что прослужил с вами 50 или 60
лет, поэтому хочу попросить вас довериться моему ученику Севе Шиловскому и
под его началом выпустить этот спектакль. Надеюсь, он будет готов к моему
возвращению из больницы". Я так чуть-чуть присел, ноги ослабли, и вдруг
первая реплика, Яншин: "Это что же, это он нас будет тренировать?" И
защитница моя, с которой я уже дружил, Настасья Платоновна Зуева, тут же,
без паузы ответила: "Ты знаешь, Мишка, ты еще под этими тренировками-то и
похудаешь". И начались тренировки. Как на бой, на каждую репетицию. И вот
когда я весь спектакль в гримах и костюмах сдал вернувшемуся, к счастью, из
больницы Станицыну, он похудевший, красивый, в бабочке, хорошо пахнущий,
посмотрел весь спектакль, а потом сказал: "Все в зал". А артисты, его
величество, это же нищие, после каждой сыгранной роли они смотрят, как нищие
за подаянием: ну, что? Он встал спиной к суфлерской будке, посмотрел на всех
и говорит: "Ну, что я могу сказать?" Все так: ах! "Я могу вас поздравить: в
Художественном театре родился режиссер Всеволод... (как тебя по
отчеству-то?), - я говорю: "Николаевич". "...Николаевич Шиловский". Я
заревел, выкатился, старики все зааплодировали, значит. И 3-го июня, в день
моего рождения, 1973-го года произошла премьера "На всякого мудреца довольно
простоты". И когда мы со Станицыным вышли на поклон, он меня вытолкнул
вперед, поднял руку и сказал: это его спектакль. Вот что такое величие
педагогики. Почему у меня очень высокая планка. И как я боролся, когда меня
вынимали, вызывали в разные инстанции очень высокие, чтобы я убрал часть
текста из Островского. Я спрашивал: почему? А это 1973-й год. И вот когда
два великих старика вышли во второй картине - Яншин и Прудкин, тогда я понял
по реакции зала, почему у меня хотели выбросить из Островского эти реплики.
Ну, Островский настолько... Жутковато слушать иногда.
ШИЛОВСКИЙ: Вторая картина. А она и сейчас, она и сейчас очень страшная. Вот,
допустим, вторая картина, Яншин: "Мы куда-то идем, куда-то ведут нас, но не
мы не знаем куда, ни те, которые ведут нас. И чем все это кончится?" Пауза.
И гром аплодисментов. А дальше Прудкин: "Я, знаете ли, смотрю на это как на
легкомысленную пробу и ничего дурного в этом не вижу. Вот стоит стол на
четырех ножках. Хорошо стоит?" - "Хорошо". - "Крепко стоит?" - "Крепко". -
"Вот возьму и поставлю его вверх ногами, вот и перемена". Опять пауза. И
гром аплодисментов. 1973-й год.
Аплодирует и наша студия, Всеволод Николаевич. У нас есть телефонный звонок,
даже два телефонных звонка. Але, добрый вечер.
СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер. Всеволод Николаевич, я Вам выражаю глубочайшую
любовь свою к Вам за Ваш патриотический труд и режиссуру, и актерство
Народного артиста.
ШИЛОВСКИЙ: Спасибо.
СЛУШАТЕЛЬ: Я думаю, что кинематограф в основном направлен, сценарии, когда
добро побеждает зло.
ШИЛОВСКИЙ: Ой, правильно.
СЛУШАТЕЛЬ: Правильно. Вот если взять английский фильм, он мне очень
запомнился, "Тигровая бухта", это прекрасный фильм. Мне бы очень хотелось
забытый спектакль, чтобы он был экранизирован. Я думаю, Вы к нему отнесетесь
с большим любовью и уважением, как "Мария Стюарт", помните?
ШИЛОВСКИЙ: Ой, 30 лет шел спектакль. А я на втором курсе получил там роль
пажа королевы Елизаветы. И когда Ангелина Васильевна Степанова, с которой я
потом ставил спектакли, и "Сладкоголосая птица юности", "Единственный
свидетель", она была для меня тогда, это недосягаемо, и когда я выбегал на
сцену, я каждый раз волновался. Этот маленький паж выбегал в финале в самом
к этой громадной, величественной королеве. Во как было! Абсолютно правильно.
30 лет шел спектакль.
Спасибо за звонок, огромное спасибо. И еще есть у нас один звонок.
СЛУШАТЕЛЬ: Але, добрый вечер.
Здравствуйте.
СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Уважаемый артист Шкловский, да?
Шиловский.
СЛУШАТЕЛЬ: Да. Я хотела спросить. Вот, например, если бы для Вас написали
такой сценарий для фильма, вот такой криминальный триллер на почве нашей
современной российской жизни, и Вам бы пришлось играть господина
Березовского - вот от и до, тогда, когда он был мальчик, папа у него был
раввин, и как он рос, и как он рос и вырос, и где в конце концов, добро
победило зло, и господин Березовский отдал все наворованное, немножко
посидел в тюрьме и осознал все свои грехи. Вот смогли бы Вы его сыграть?
Или, может быть, он уехал бы от нас.
ШИЛОВСКИЙ: Вы знаете, я Вам отвечу так. Это была бы феноменальная роль.
Потому что при всем том, что Вы говорите, негативном, в нем существует
колоссальный человеческий талант, просто объективка. Это вот меня Станицын
приучил: тебе может нравиться человек, не нравиться, но у каждого человека
есть объективка. У Березовского Бориса Абрамовича есть колоссальный талант
создания себя. Это один из миллионов людей, понимаете? И сыграть такую
личность.... да напишите сценарий, я сыграю, я сыграю.
С удовольствием. Есть еще один звонок. Спасибо большое за ваши звонки,
дорогие друзья. Мы с удовольствием ждем. Але?
СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер.
Здравствуйте.
СЛУШАТЕЛЬ: Всеволод Николаевич, скажите, пожалуйста, вот я хотел бы, я с
удовольствием прочитал Вашу книгу "Две жизни" и мне, знаете, интересно вот
по поводу Михаила Михайловича Яншина. А сколько же он во МХАТе проработал? Я
вот знаю, что он режиссером был и в "Ромэне", и в Станиславского.
ШИЛОВСКИЙ: А это все параллельно шло.
СЛУШАТЕЛЬ: Параллельно шло? А, спасибо.
ШИЛОВСКИЙ: Параллельно шло. Он уникальный человек был, уникальный человек.
Так вот, значит, продолжим показания. И если вот вспоминать этих мастеров,
то, конечно, иногда просто они спасали меня. Была детская передача, я обожал
для детей делать передачи и участвовать в них. И был такой, я считаю,
великий детский маг и волшебник Николай Владимирович Литвинов. Это чудо
человеческое, чудо режиссерское, чудо актерское и вообще это уникальная
индивидуальность. И однажды мы сидим вдвоем с ним, а должны придти шесть
артистов, и уже пора писать. Он говорит: "Севочка, что же мы будем делать?
Никого же нету". Я говорю: "Я не знаю, Николай Израильевич". - "Ну, значит,
что же, отменять?" И вдруг меня вот как долбануло, я говорю: "Николай
Израильевич, а если я стариков-то наших вспомню?" А он их обожал. "Давай
попробуем". И значит, у меня был Борис Николаевич Ливанов, затем у меня был
Марк Александрович Прудкин, была Зуева, то есть, конечно, Михаил Михайлович
Яншин. То есть он рыдал, у него слезы текли, потому что это все в образы
детских зверюшек было, поросят, зайчиков и так далее.
То есть Вы озвучивали сказку голосами великих?
ШИЛОВСКИЙ: Озвучивал, да, голосами великих. Это нечто. Ее повторяли,
по-моему, раз, я не знаю, 50. И он все говорил: "Сева, давай еще раз
похулиганим". Вот это кто спас? Старики спасли. А Зуева, это же
феноменальная вообще старуха была, мудрая, мощная. Ведь когда мы приехали на
Северный флот, она единственная полезла, впервые нам открыли, потому что
Кира Николаевна Головко, замечательная наша актриса и потрясающий педагог,
она же была женой Головко, это человек, который в 30 лет командовал флотом
Северным и создал его фактически по приказу Сталина. И туда нас пустили, к
атомным впервые. А там люк, там лезть-то метров 15-20, ну я не знаю, страшно
смотреть вниз. Она единственная сказала: "Я к матросикам". И рванула вниз,
подоткнув концертное платье, и пропала там. Мы уже говорим, капитану-то
говорим: "Товарищ капитан первого ранга, где наша Народная СССР всего
Советского Союза, отдайте ее". Он, значит, спустился вниз, поднялся -
хохочет. Говорит: она с ними танцует, читает стихи, а на прощанье... Она
сейчас лезет за мной. "Лезет за мной", а ей было за 70 давно...
Возвращаться не хочет.
ШИЛОВСКИЙ: И она всегда говорила: рожайте больше наших защитников. Вот такая
была. Добра сколько она делала! Господи, сколько же в ней было силы,
мудрости и чистоты!
Всеволод Николаевич, кто сказал, что жанр актерской байки постепенно
пропадает? Вот слушая Вас, я больше чем уверена, что это даже не байка, хотя
это жанр, к которому можно относиться только с любовью.
ШИЛОВСКИЙ: Ну, вот как? Например, вот, Оксаночка, например. Борис Николаевич
Ливанов, да? Ведь действительно, ему же принадлежит, он остроумен был
сумасшедше, ему же принадлежит: "Где это видано, чтобы корова получала
премию? Всегда получает доярка". Но ведь это же про нас точно, про
режиссеров, актеров. Другие же люди получают! Я вот снял фильмы...
Кто премию получил - корова?
ШИЛОВСКИЙ: Да. Доярка.
Всеволод Николаевич, ну Вы знаете, в одном из интервью я прочла, по крайней
мере, это Ваша фраза, я цитирую, не знаю, насколько она верна, что "Вы
готовы работать бесплатно и круглосуточно". Это правильно?
ШИЛОВСКИЙ: Это правильно. Отними у меня это, я умру завтра. Это я серьезно
говорю. Потому что ну как? Если я родился и уже, наверное, у мамки там уже
мечтал быть артистом, там. Уже просто меня распирало всегда. Когда я
поступил в этот уникальный кружок Дома пионеров, где был феноменальный
педагог Николай Петрович Баженов, который недавно умер, ему 87 было, а это
был красивый современный человек. Мы были влюблены и каждый год 30-го
сентября - Вера, Надежда, Любовь - мы собирались у него или приглашали
куда-то его. Он дал нам жизнь. Поэтому при мне, например, ругать молодежь
нельзя, у меня сразу пелена, я зверею. Виноваты мы или государство. Если
сейчас бездомных детей, больше чем в 22-24 году, это преступление
государства. Надо бросить все последние крохи, все последние денежные
средства, чтобы отдать дань следующим поколениям. У нас же гибнет генофонд!
Я сейчас проехал в Сибирь. Какая бесхозная молодежь! И они когда окружают
тебя, я гулял там по скверику, меня окружили, им податься некуда, я часа два
с ними разговаривал. Замечательные ребята.
Они готовы к общению? С удовольствием?
ШИЛОВСКИЙ: Они готовы к общению, они хотят фильмы, они хотят быть похожими
на каких-то героев. У нас отняты герои, понимаете?
То есть, у нас нет положительного героя.
ШИЛОВСКИЙ: Понимаете, мы-то играли ведь в кого-то. У нас вычеркнут
положительный герой. И когда по телевидению, потому что кинотеатры
разрушены, и когда мальчик вошел в кинотеатр, он сказал: ой, папа, какой
большой телевизор. Вот в чем ужас-то положения. Поэтому когда молодежь
уходит мимо, сквозь пальцы, и когда там наркомания и так далее, отчего? От
того, что податься некуда, нету, как сказать, точек отсчета.
Вы для себя, как режиссер, решили проблему положительного героя? Вы его уже
видите? Потому что Вы, как Вы сказали, если Вам не работать, Вы умрете,
значит, наверняка у Вас есть планы. Несколько слов буквально о своих планах.
И по крайней мере, кто он - Ваш герой?
ШИЛОВСКИЙ: Герой, во-первых, со всеми, со всеми должен быть диапазонами
радуги, обязательно. Потому что без этого, если взять голубого героя (ой,
слово какое плохое, голубого героя)...
Хороший человек, который иногда совершает плохие поступки, и плохой
человек...
ШИЛОВСКИЙ: Да, обязательно. Потому что в нас все намешано. И мы оправдаем
все свои поступки. Что самое главное превалирует, вот что самое главное.
Поэтому в моих мечтах, как говорится, во всех своих фильмах, театральных
работах, у меня всегда были герои или героини, без этого жить нельзя. И в
моих мечтах, вот в моих проектах, о которых, так сказать, по суеверию я
никогда не говорю, там и наверняка будут и телесериалы, и художественные, и
спектакли. Но главная моя мечта, о которой я не боюсь говорить, я ее если
выполню, я могу спокойно уже чувствовать себя - это с чего начинался
Художественный театр, "Царь Федор Иоанович".
Всеволод Николаевич, огромное Вам спасибо за то, что Вы посетили нашу
"Звездную гостиную". А я напомню, что в нашей студии был Всеволод Николаевич
Шиловский, Народный артист России, актер и режиссер. Наша "Звездная
гостиная". к сожалению, подошла к концу. С вами была Оксана Таран.
Оставайтесь с радиостанцией "Маяк", всего доброго.
ЗВЕЗДНАЯ ГОСТИНАЯ Радиостанции "МАЯК"
Ведущая - Оксана Таран
|
|
|
|
|
|
