Кажется, о МХАТе режиссер и актер Всеволод Шиловский знает все. О нем он может рассказывать часами. О том, как работал с легендарными мхатовскими стариками, о репетициях и спектаклях, о закулисных трагедиях, которые закручивались порой почище, чем у Шекспира. А настоящая трагедия уж такова, что разделение на правых и виноватых в ней не только не самое главное, но чаще всего вообще едва ли возможно. Хотя каждый персонаж, как правило, может весьма связно обосновать свою точку зрения, свою правду и правоту... Публикуя интервью с артистом, вспоминающим о весьма давних событиях, "СО" не надеется внести свой вклад в установление невозможной в театре объективной истины, а только хочет дать читателю ощутить, что такое пресловутый "запах кулис". - Вы, говорят, очень тщательно вживались в роли и бубнили текст даже в трамваях? - Иногда очень трудно нащупать нить, стержень. Читаешь сценарий - здорово. Но красиво на словах. А вот как войти в этот образ... Мне всегда нравился процесс и не нравился результат. Строить роли самостоятельно меня учили легендарные мхатовские старики. Еще они учили меня ремеслу. Как плакать на каждом спектакле, как спотыкаться на ровном месте. Старики были выходцами из того, 19-го века. Они были невероятно благородны и наивны. - Говорят, что, будучи уже седыми старцами, они устраивали розыгрыши? - Меня всегда поражало, как они относились к жизни. У каждого из них была своя трагедия, но они не боялись жизни, такой, какая она есть. Они умели адски работать. И умели дурачиться. У них была игра, которая стоила проигравшему ящика коньяка. Правила были таковы. Какую бы роль ты ни играл, трагическую или комическую - не важно, но, если партнер на сцене тихо тебе говорил "гопкинс", ты должен подпрыгнуть, перебрать в воздухе ногами и опуститься на место. Владимир Львович Ершов, ростом 2 метра 4 сантиметра, играл с Павлом Владимировичем Масальским в спектакле "Идеальный муж". В середине спектакля Павел Владимирович тихо произносит: "гопкинс". Дело дошло до Кремля. Вызвали всех. Артисты проходили через комендатуру, а тогда обыскивали тщательно. Первым шел Михаил Николаевич Кедров. В длинном драповом пальто, кепи. "Оружие есть?" - спросили его. "А как же! Сзади", - ответил он. Следом шел Ершов. У него в руке была большая трость с набалдашником. "Гражданин, оружие есть?"- спросили его. "Нет оружия никакого". - "Можно вашу палку?" - "Пожалуйста, голубчик. Это просто трость". Охранник развинтил трость, а там коньяк. Он попробовал и говорит: "Трость останется здесь. Вы сможете ее получить, когда будете уходить". Далее шел Павел Масальский. Он всегда был прекрасно одет. "Оружие есть?" - "А как же! Система Станиславского. Но главное оружие - у товарища сзади". Следом за Масальским шел Сергей Петрович Блинников. "Оружие есть?" - "Ты что, о...ел, что ли?" И последним шел Анатолий Петрович Кторов. Он ходил в плаще, в берете и со старым саквояжем, как у земского доктора. Они входят в кабинет Молотова. Впервые им не предложили сесть. Молотов начал читать нотацию: "Как же так, любимцы партии и правительства, народа - и так себя вести на сцене прославленного Художественного театра, славу которого составляете вы. Как же можно?" Старики слушали молча. Молотов распалился, перешел на повышенный тон. А стоящий позади всех Кторов тихо сказал: "Гопкинс!" И все до единого, не задумываясь, подпрыгнули на месте, не забыв перебрать в воздухе ногами. Молотов замер, потом махнул рукой и сказал: "Свободны". - Какие воспоминания остались у вас о Викторе Станицыне? - Какие могут быть воспоминания о любимом учителе? Замечательные. Он доверил мне режиссировать спектакль. Критики писали, что Станицын отдал спектакль талантливому, но актеру. И тогда он отвел меня в музей МХАТа и дал почитать подшивку газет, где писали о спектакле "Пиквикский клуб". Писали разгромно. А спектакль шел 25 лет и был замечательным. Это была уникальная постановка еще и потому, что, работая над ней, Станицын спас от голодной смерти Булгакова. Взял его в театр и дал роль, которую тот великолепно сыграл. Затем были подборки, посвященные творчеству Василия Ивановича Качалова, из которых следовало, что хуже артиста никогда в России не было. Станицына обвиняли во всем, в чем только можно было обвинить режиссера. "Прочел, голубчик? - спросил он. - Вот так. Нужно ко всему относиться проще. Надо просто работать". Несколько раз он пытался поставить "Бег" Булгакова. Но Булгаков долгое время был запрещен, а потом Ефремов работу над спектаклем закрыл. Станицын пришел к нему и сказал: "Уважаемый Олег Николаевич, время показывает, что как режиссер-постановщик я вам не нужен. Если когда-нибудь потребуюсь вам как артист, я готов". И ушел, чтобы больше никогда уже не вернуться. Ушли и остальные старики. Замечательный Борис Ливанов долго не мог уйти, но все-таки ушел. Каждый день его видели возле театра. "Ну, как там Освенцим?" - спрашивал он. Мы просили его вернуться и что-нибудь поставить. Но он лишь махал обреченно рукой. - Что же все-таки послужило толчком к развалу МХАТа? - С приходом Ефремова изменилась атмосфера в театре. Если до его прихода в театре были романы, то после его прихода началось, извините, блядство. Специально не ищу синонимов к этому слову, потому что это было именно так. Начались увольнения. Причем все козни плелись за спиной того, кого увольняли. Я говорю это теперь не потому, что Олега Николаевича сегодня нет. Это я и раньше говорил, ему в глаза. И никогда не позволял никому порочить его за глаза. Однажды я даже набил морду Виталию Вульфу, который сейчас ведет телепередачу "Серебряный шар". Это он сейчас поет Ефремову панегирики, а тогда на одной из пьянок рассказывал о личной жизни Ефремова. Ты можешь любить человека или не любить, но никогда не нужно позволять себе гадостей. И я дал ему по морде. - Возвращаясь к развалу: что было дальше? - Интриги, сплетни, инсульты. Это была не жизнь, а каторга. Руководство обзванивало всех артистов, давало указания, как надо поступить. Актриса Елена Королева пыталась покончить с собой. К ней тоже приехали от Ефремова и говорили: "Скажи, что это не из-за того, что происходит в театре". Она их просто послала, хотя до этого никогда не выражалась. Начался раздел. И сделали это люди, абсолютно к МХАТу отношения не имеющие. Михаил Ульянов и Кирилл Лавров вели то собрание. Никто даже не поинтересовался мнением мхатовцев. Оно оказалось ненужным. На собрании группы, которая осталась с Ефремовым и заседала ночью, велись съемки. Приходили снимать и на месткомы. Я запрещал. Как-то появился незнакомый человек с диктофоном и у всех все выспрашивал. "Как тебя зовут?" - спрашивал я его. "Андрей Караулов. Я внештатный корреспондент журнала "Огонек". Делаю объективный материал. А с вами можно поговорить?" "Только все гранки покажешь", - сказал я. Но откуда мне было знать, что материал, где абсолютная грязь и ложь, уже в наборе? "Что ж ты, подонок такой?" - спросил я его, встретив немного позже в Доме кино. "У журналиста такая профессия - быть циником", - ответил он. После выхода этой фальсификационной статьи я собрал все бумаги и пошел к главному редактору журнала В. Коротичу. Он сказал, что Караулов уволен. Но опровержение он печатать не будет. Потому что это ему невыгодно. И никто до сих пор, кроме артистов МХАТа, не знает, как это было на самом деле. МХАТ разрушили, словно вишневый сад. Владимир Липилин